Зоя Ивановна, по своему характеру – оптимист. В свои 88 лет она ведёт здоровый образ жизни — обливается холодным душем, систематически гуляет и ест в основном то, что вырастила на огороде.
Зоя Ивановна Олехова родилась в городе Рыбинске 30 марта 1921 года в семье служащего. Мама работала в артели, где вязала носки и перчатки. Семья проживала на улице Гаванской (у мельницы Калашникова, недалеко от Казанской церкви). Училась девочка в школе № 5, которая в ту пору находилась на проспекте Ленина. После окончания 10 классов Зоя поступила в Ленинградский Горный институт на геологоразведочный факультет. Там она осваивала профессию маркшейдера (маршейдер – изучающий полезные ископаемые, горные породы и земную поверхность в связи с горными разработками). Это было в 1939 году. И до сих пор она хранит студенческий билет и зачётную книжку, где за четыре семестра стоят только хорошие и отличные оценки.
…Через два года началась Великая Отечественная война. Зоя Ивановна вспоминает: «Я была студенткой третьего курса Ленинградского горного института. Ночью 8 сентября 1941 года группу студентов срочно погрузили в машины и направили на Карельский перешеек, где шли оборонные работы. Нам сказали, что мы будет строить укрепления для армии и рубить лес для прострела.
Поезд шёл с Финляндского вокзала. И нашим глазам предстала такая картина (в ту ночь был массированный налёт немецкой авиации на Ленинград). …Вокзал и всё вокруг него было разбито. Пылали Бадаевские склады. С этого дня Ленинград был полностью окружён вражескими войсками, началась блокада, длившаяся 900 дней (8.09.1941 — 27.01.1944). Никакой связи с внешним миром, в том числе воздушной; все дороги и вокзалы закрыты. Город бомбили днём и ночью, закидывали зажигательными бомбами. Кругом пожары, бесконечный вой сирен, обстрел из дальнобойных орудий с Пулковских высот.
В сентябре началась учеба. Мы бегали туда под градом осколков. Но уже в октябре занятия прекратились, так как институт был разбит. В здание попала фугасная бомба. К счастью снаряд не разорвался, а только проломил крышу. Во время лекции мы видели небо через огромную дыру в ней.
Были уничтожены продовольственные склады. Сразу введена карточная система. Но на карточки ничего, кроме хлеба, не давали. Норма — 125 грамм для всех больших и маленьких, и 250 грамм для рабочих на заводах. За хлебом выстраивались длинные очереди, которые не уменьшались даже ночью. Хлебный завод часто бомбили, поэтому хлеб не привозили. Когда же он появлялся, выдавали его сразу на несколько дней. В очередях воровали деньги и карточки.
Чтобы выжить, я устроилась на работу на Механический завод Свердловского промкомбината токарем-револьверщиком, затем — сверловщиком, а вечерами продолжала учёбу. Заводы выпускали гранаты, снаряды, взрывчатку из тех материалов, которые были в наличии. Я точила детали для гранат. Опыта — никакого. Станки часто ломались, списывались. Настройщик станков часто ворчал и ругался. Руки мои были в крови, детали плохо зажимались. Часто выключали свет. Пока было электричество, работали в две смены. В первый раз я получила 60 рублей. В последующие 5 месяцев никакой зарплаты не было, так как не поступали деньги и почта.
Начался голод. Многие ребята были мобилизованы. Оставшиеся в городе стали умирать, на улицах валялись трупы, брошенные теми, кто не в силах был довезти их до кладбища или умирал в дороге.
Радио никаких сообщений не передавало, кроме сигналов тревоги. Мы не знали даже о битве под Москвой. Из чёрных рупоров на улице доносилась музыка Шостаковича и стихи поэтессы Ольги Берггольц. В своих стихах она призывала к мужеству и вселяла веру в победу.
В общежитии, где мы жили, не осталось ни одного целого окна. Стужа. Голод. Не редки были пожары. Мы дежурили на крыше — скидывали и тушили зажигательные бомбы. Всем нам выдали противогазы.
В октябре и ноябре, особенно в декабре студенты умирали один за другим. Тому, кто не встречался со смертью, наверное, трудно представить, что видела я каждый день в коридорах института. Трупы студентов на лестницах. Спортивный зал был заполнен покойниками. Вчера твой однокурсник сидел с тобой в аудитории, а на следующий день он лежит мёртвый с открытыми глазами. Такое никогда не забудешь… И всё общежитие было заполнено трупами. Никто их не убирал, так как транспорт не ходил, а силы у людей иссякли. Часы стояли. Времени никто не знал. Была кромешная ночь. Люди ходили, как тени. Тепла нет. Морозы под 40 градусов. В туалетах все промерзло. В коридорах лежит снег. Мы в своей комнате вбили в окно матрац вместо стекол. Ложились по двое в верхней одежде. По ночам не спали, вспоминали картошку и, вообще, говорили только о еде. Воды нет. Растапливали на буржуйке (единственной на все общежитие) грязный снег. Буржуйку топили книгами, конспектами, тетрадями, так как дров не было.
Но вот все материалы на заводе закончились. Начались увольнения. Меня послали работать на кожевенную фабрику. Она располагалась рядом со Смоленским кладбищем. Работали одни девушки. Мы клеили ремни и делали лыжные крепления. За работу нам давали горсть лоскутков сыромятной кожи. Её я приносила в общежитие и ела вместе с подругами, предварительно размачивая в грязной снеговой воде.
Работницы на заводе умирали от голода и отравления угарным газом. Фабричную буржуйку топили теми же кожевенными отходами. В цехе стоял тяжелый смрад. Помещение было заполнено дымом. Из-за холодов оно не проветривалось. Вскоре меня назначили дежурить ночью на кладбище. Ходили упорные слухи, что здесь убивают людей и делают из их костей студень. Но дежурить мне не пришлось, так как случился сердечный приступ. Я попала в стационар общежития, чудом осталась жива (у меня была дистрофия II степени).
Через некоторое время я узнала, что наш институт будут эвакуировать. Ночью 15 марта 1942 года нас вывезли через Ладожское озеро, и отправили по Северной железной дороге через Вологду и Ярославль на Пятигорск. По дороге на каждой остановке выгружали трупы».
В блокадном Ленинграде Зоя Ивановна жила, работала и училась 6 месяцев.
…Горный институт эвакуировали в Пятигорск. По пути следования поезда Зоя решила выйти в Ярославле. Так хотелось домой. С большим трудом добралась до Рыбинска. Мать сначала не узнала исхудавшую донельзя дочь и долго рыдала.
5 августа 1943 года Зою мобилизовали в Красную Армию. Она выучилась на телефонистку-связистку. Штаб МПВО находился на Волжской набережной, около больницы имени Пирогова (сегодня Музей-заповедник). Для служащих было введено казарменное положение. Рядом родительский дом, а пропуска на выход не было. Затем Зою перевели в школу МВД при управлении МВД по Ярославской области. До конца войны она служила в Ярославле шифровальщицей. Работа была секретная. Только дважды ей было позволено навестить родных в Рыбинске, причём в сопровождении охраны. Шифрогруппа находилась под особым наблюдением.
Зоя Ивановна — Ветеран Войны и Труда. Она с гордостью носит 13 медалей, среди которых — медали «За победу над Германией» и «За оборону Ленинграда».
В 1946 году друг со школьной скамьи Михаил Павлович Смирнов приехал в Ярославль. Он с тяжелейшим ранением пришёл с фронта. В Ярославле он разыскал Зою Олехову, которую любил с детства. И сразу сделал ей предложение. Приехав в Рыбинск молодые расписались в городском ЗАГСе. За скромным праздничным столом близкие поздравили молодожёнов.
Зоя Ивановна заочно окончила планово-экономический техникум, трудилась на Волжском Машиностроительном заводе (сначала секретарём директора, затем плановиком). На заслуженный отдых ушла с этого же предприятия.
Супруги Смирновы всю совместную жизнь были оптимистами (Михаила Павловича летом 2009 года не стало). Зоя Ивановна с Михаилом Павловичем были счастливы. Всегда честно трудились, вели активный образ жизни, занимались общественной работой. Зимой всей семьёй вставали на лыжи. Летом они ходили в лес за грибами и ягодами. У Смирновых — две дочери, внук и внучка, два правнука. В этом году Зоя Ивановна проводила правнуков в первый класс.
Эта женщина до сих пор активная участница Хора Ветеранов Войны и Труда и член литературного клуба «Собеседник», организованного при нашей библиотеке. На заседаниях клуба Зоя Ивановна неоднократно рассказывала о тех тяжёлых днях. Её выступления, созвучны стихам рыбинской поэтессы Лидии Николаевны Долгодровой:
Я помню: в дни блокады Ленинграда,
От голода опухший и больной,
Единственную дольку шоколада
Товарищ верный разделил со мной.
С тех лет студенческих я в дружбу верю
И крепкой дружбой очень дорожу,
Я и сама открою другу двери,
В беде участием верность докажу.