Позабыть нельзя…
(Из воспоминаний медсестры санитарного поезда)
Санитарка. Медсестра. Сестра. Сестричка.
На войне — роднее нет тебя.
И твоей души тепла частичка,
Для беспомощных — соломинкой была.
22 июня 1941 года — тёплый солнечный день. Мы с подругой гулять собирались. Вдруг сосед стучит в дверь:
— Вы радио включали? Слышали? Война началась!
Было мне тогда 19 лет. Отец мой умер в 1938 году. Жила я с мамой, двумя младшими сёстрами-школьницами и братом, который учился в ремесленном училище. Три старших сестры уже свои семьи к тому времени завели и отдельно жили. Всех, кто на заводе работал, эвакуировали в Уфу. Там сёстры старшие с семьями оказались и брат, который вместе с училищем ремесленным эвакуирован был. Из Уфы брат ушёл на фронт. Он погиб.
А я работала не на заводе, а в швейной мастерской с 1937 года. Война началась — пошла я учиться на медсестру в школу красного Креста и Полумесяца. Санитарный поезд подогнали к госпиталю, который был развёрнут в здании речного училища. Мы, 12 девчонок, пошли грузить раненых. Так я и осталась медсестрой при этом поезде. Всю страну объехала и за границей побывала, но только ничего не видела, не до того было…
Санитарный поезд из 18 вагонов состоял. В 14 вагонах раненые находились, а в остальных –необходимая обслуга: три повара на кухне, электрик, кочегар, фармацевт с аптекой, ординатор, старшая медсестра в перевязочной… Работа тяжёлая была. На два вагона положена всего одна медсестра, а ей в помощь были даны ещё две санитарки. Я обслуживала 6 и 7 вагоны, именно в моих вагонах находились лицевые раненые. Есть они могли только жидкую пищу. Надо было всех накормить из поильника. А в первых четырёх вагонах были самые тяжелые раненые. В этих спецвагонах полки сняты были, и носилки ставились на стойки с пружинами, чтобы не трясло. Носилки с ранеными грузили вдвоём в поезд, раненых надо было поднимать даже на третью полку , до 600 человек с ранениями разной степени помещалось в составе. Кипятку не хватало. На каждой узловой станции бегали с вёдрами к кипятильнику, чтобы обеспечить всех водой. Постоянно рисковали попасть под колёса, пробираясь с ведрами по путям под вагонами. Опасно было под состав подлезать, надо было обязательно под передними колёсами пробираться, иначе, если поезд тронулся бы, то под задние мгновенно бы подмяло. Зимой в поезде дуло очень. Надо было отапливать вагоны, поэтому и дрова приходилось женщинам таскать для топки, которая в каждом вагоне была. Тяжелейший быт.
Самое страшное – это бомбёжка. Наш начальник поезда удивительный человек был. Относился к нам, к персоналу, как отец родной. Счастливый он был. Поезд наш непосредственно под бомбёжку не попадал ни разу. Хотя самолёты фашистские над ним пролетали. Гудели страшно. Все, кто передвигаться мог, в проходах становились, а лежачие в случае бомбёжки и совсем беззащитны были. Однажды нам повезло: самолёт над нами появился, но паровоз пятился задом, а в этот момент пар из паровозной трубы не вырывается, поэтому самолёт, не заметив, пролетел мимо.
А ещё случай был, когда вперёд пропустили эшелон с военными, а наш санитарный поезд оставили на запасном пути. Под Дарницей тот военный эшелон и попал под бомбёжку, расчистили для нас путь, а кругом покорёженные вагоны, вздыбленные рельсы и железо. Сколько погибших!
Очень рискованной была переправа по понтонному мосту через Днепр, поскольку настоящий мост был разбомблён. Понтоны опасно колыхались, вода под ними страшно шумела, и плавать я не умела.
Санитарный поезд двигался вслед за нашими наступающими войсками. Страшные картины мы наблюдали: всё разбито, одни печные трубы торчали, народ жил в землянках и подпольях.
Четыре года провела я на колёсах в санитарном поезде. Всю Сибирь проехала, побывала в Казахстане, Чувашии, на Украине и в Белоруссии, на Кавказе, а также в Польше, в Румынии, в Германии.
После войны вышла замуж. Родились сын и дочь. Муж рано умер. Он без ноги с фронта вернулся. Ногу ему оторвало в результате взрыва мины. Он был начальником связи при тяжёлой батарее орудий. Сначала один солдат пополз, чтобы наладить перебитую связь, но его убило, пополз второй – тоже. А вот Васе моему повело выжить, но в 20 лет он остался на костылях.